Теперь Буратино — женщина

В карикатуристах сильно уважение к носу. До туловища и других деталей человеческого строения дело, бывает, и не доходит. Но нос! Он придает персонажам острую характерность. Человека без носа не окарикатуришь никак.

Максим Смагин готовит выставку про Буратино. Буратино — смагинская муза. И хотя это трудно отрицать, на мое предложение считать Буратино женщиной Максим реагирует с раздражением. Он предлагает мне образумиться, пересмотреть один из отечественных фильмов про Буратино, снятых в 1939-м, 1959-м или 1975-м году и написать какой-нибудь текст в сопровождение его будущей выставки.

Да, припоминаю, как давным-давно я была школьницей младших классов, и одна девочка, Николаева Юля, напевала мне по дороге домой арии из «Кармен», а я в ответ всегда щебетала, как мне нравится фильм про заводного пацана Буратино, где лиса с котом поют «Какое небо голубое». В картине 75-го года Буратино, действительно, еще не был женщиной, и даже озвучивала его не тетенька, как в 39-м и 59-м, а настоящий мальчик. А мой брат любил смотреть этот фильм, потому что хотел подрасти и стать Басовым.

Так и быть, Максим, я усаживаюсь перед видиком и испытываю, как воздействует этот старый опус на окрепший организм.

КЛЮЧИК ВМЕСТО ТЕЛЕНКА

И что я чувствую? Мне передается восторг. Похоже, все занятые в картине артисты, а с ними и режиссер Нечаев, и оператор Елхов, и композитор Рыбников работают в приподнятом настроении, то и дело перерастающем в сильное возбуждение.

И все из-за чего? Из-за обилия театральных фетишей, которые сгрудились здесь, как черепки на раскопках Помпеи. Тут и персонажи балагана и комедии дель арте: арлекины, пьеро и коломбины; и бродячие артисты, и лягушачий кордебалет, сверчок со скрипкой в лапках, кувшинки величиной с арбуз, ромашки размером с солнце, куклы с голубыми волосами, манжеты и кружева, шляпы всех фасонов, бороды и шевелюры, и повсюду театр — в каждой сцене и за каждой дверцей. Приглянись все это хозяйство режиссеру с серьезными намерениями, изругали бы в том давнем 75-м пух за формализм, декаданс и пропаганду буржуазных ценностей. Но что серьезному человеку — нельзя, сказочнику позволительно в несметных количествах. И как тут актерам не сбрендить, не начать петь сверх всякой необходимости и отчебучивать мюзик-холльные номера? Золотая лихорадка на раскопках серебряного века.

Но привлекает, по-прежнему, не это. А то же самое, что и в детстве: проказник в вязаном колпачке и его здоровый авантюризм.

— Хотела ли я быть на его месте?

— Вообще, я была бы не прочь.

— Азбуку за балаганное представление отдала бы?

— Думаю, да.

— Как мне нравится идея на пять карабасовых золотых купить конкурирующий театр?

— Безумна, но хороша.

— А с пятью монетами сбежать из дома?

— Так вроде бы поступают все авантюристы в Америке.

— И устремиться в страну дураков, где с пяти золотых снимают по пятьдесят как с куста?

— Забирались и не туда.

— И, в конце концов, угодить в пруд, из которого выплывает госпожа-удача с золотым ключиком в руках…

Ну, разве это не здорово? Разве не правильно? Разве плохо? А выражение «богатенький Буратино» это хоть и завистливый, но комплимент.

Буратино — это, в сущности, Остап Бендер, у которого в грезах вместо золотого теленка золотой ключик. И Дуримар, и Карабас полагают, что им отпирается та квартира, где деньги лежат. Но в действительности это ключик от дверцы, за которой нет ничего, кроме начала и продолжения: новое представление, новая авантюра на новой сцене, распространяющиеся, как цепная реакция. Буратино — сказка с замочной скважиной в конце, сквозь которую проступает начало.

Словом, (идея номер 1) можно снять сериал, можно многосерийный мультфильм. Можно еще (идея номер 2) в Москве ежегодный конкурс авантюристов организовать, назвать его Золотой Буратино в пику питерскому Золотому Остапу и награждать лихих ребят носатой статуэткой, золотым ключиком, золотым поленом и медалью за отвагу…

А как же Басов? Разумеется, от Басова мы с братцем по-прежнему без ума. А также от Этуша и Рины Зеленой. Да и как актерам не нравиться в этой сказке, где нет никаких превращений, спецэффектов и даже нарушений жизненной логики, но где вместе с цепной авантюрой самозарождается и распочковывается театр? Он выплескивается за подмостки, требует широкоэкранных объективов и кинокамер и в финале охватывает все обозримое пространство.

В такой ситуации любая театральная условность приобретает черты божественной заданности. Дяди и тети, едва прикрытые актерским камуфляжем: Зеленая Рина, Санаева и Быков, Басов и Этуш, удваивают, а то и утраивают в глазах детей и взрослых свой авторитет в зависимости от числа различимых ипостасей. Рина Зеленая тут одновременно и черепаха (и поэтому, естественно, живет под водой), и добрая бабушка (и поэтому так любит детей, которые в свою очередь, и дети, и куклы; и дети, и лягушки), и, собственно, обожаемая Рина Зеленая.

Все подобным образом умножены. Лапы, руки, прически и шерсть никого не смущают в одном организме.

И уже не потому, что это театр, а потому что это так!

В сравнении с этим волшебством без волшебства (ведь никаких превращений, я повторяю, нет) научная фантастика просто убога. Тортилла куда прекраснее Ихтиандра. Она не задыхается, выплывая на воздух, а поет.

Словом, эта всем знакомая сказка — довольно хитрая штука. Находка для режиссера.

И чтобы оценить ее по заслугам, полезно отвлечься от творений родного классика, детских забав и обратить внимание на некоторые, возможно ускользнувшие от Максима Смагина обстоятельства.

ЦЕПНАЯ АВАНТЮРА, от которой зрители цепенеют

Самое замечательное в сюжете о Буратино — идея избранности. Идея дверцы, игольного ушка, через которое проходят только самые отъявленные авантюристы. И только туда, где их ждут самые невероятные приключения.

Разумеется, эта дверца не принадлежит Алексею Толстому и кому бы то ни было. Сюжеты бездомны. А такая вещь — лакомый кусочек для писателей, режиссеров, артистов и художников, особенно сейчас, когда иные авантюры могут расцениваться как художества, как артистическая практика, акционизм.

Спайк Джонз — последний из тех, кто с этой штуковиной повеселился всласть. И сегодня поклонникам авантюрных историй стоит примкнуть к фанатам его свеженького опуса. На страницах журналов все только и говорят о фильме «Будучи Джоном Малковичем».

Спайк Джонз — молодой режиссер-дебютант, зять Фрэнсиса Форда Копполы и муж режиссера-дебютантки Софии Копполы. Дебютанты сегодня врываются в кино с целым ворохом новых идей и им сразу начинают аплодировать. Ноу-хау Спайка Джонза состоит в особенном устройстве буратининой дверцы, о котором в начале фильма зритель даже и не догадывался.

Кукловод-неудачник Крэг (Джон Кьюсак) нанимается мелким клерком в контору, офис которой состоит из каморок, расположенных на седьмом с половиной этаже. (Начинающему режиссеру не откажешь в скромности: лифт в его фильме останавливается точь-в-точь за этаж до сакрального уровня восемь с половиной .) Все служащие ходят, согнувшись, сортируют папки и укладывают их в сейфы.

Заветная дверца обнаруживается за очередным несгораемым шкафом. Она распахивается в тоннель, который способен засосать кого угодно в самое непостижимое место: в голову Джона Малковича! Ровно пятнадцать минут можно подсматривать за Малковичем изнутри его самого: как он душ принимает, курит, смотрит телевизор… Аттракцион заканчивается приземлением на придорожной насыпи где-то на окраине города.

Малкович, понятно, играет сам себя и неплохо владеет ролью свадебного генерала в дебютном фильме, а также ролью некой пространственной аномалии в декорациях.

Как только отыскивается дверца, рядом с ней появляется женщина. Это Максина (Кэтрин Кинер) — одна из тех отчаянных красавиц, которых в фильмах последнего десятилетия встречаешь все чаще. Провернув в кратчайший срок какую-нибудь из головокружительных авантюр с участием мафиози, растлителей, контрабандистов, полицейских и адвокатов, такие девушки финишируют к заключительным титрам в роскошном авто и при деньгах. Их можно назвать fast-золушками американской мечты, золушками-акселератками и великими комбинаторшами… (Джеки Браун, девчонки из Связи , бегущая Лола и т.д., — вы легко их припомните.)

От Максины план сценариста Чарли Кауфмана потребовал особой отваги и безрассудства. В сценарий фильма Джонза втиснуты аж три авантюрных сюжета, и нет ни места, ни времени на возню с купюрами в кейсах.

В первом эпизоде комедии Максина продает пятигорский провал в Малковича. Все служащие конторы по очереди проваливаются за пятнадцать долларов, и даже сам Малкович оказывается не лишенным возможности пропасть в себя на льготных основаниях. Легкое психическое потрясение не лишает клиентов здоровья и аппетита, и только жена кукловода Лотта (Камерон Диаз) испытывает странный побочный эффект. Вылетев из Джона, она продолжает чувствовать себя мужчиной. Максина способна оценить такой повод для новой авантюры.

И вот она уже соблазняет Малковича ради кратких интимных встреч в те минуты, когда внутрь него проникает Диаз. В результате та из двух женщин, что была снаружи, становится мамой, а та, что пребывала внутри, избирается папой, как сие ни парадоксально.

Все свершается зрителям на потеху, однако, не без помех. Влюбившийся в Максину Крэг ревнует ее к собственной жене и то и дело норовит забраться в Малковича в самый неподходящий момент. Однажды, это ему удается. И начинается третье приключение Максины, самое эффектное и самое правдоподобное в этом фильме.

Экспериментальным путем выясняется, что кукловод Крэг способен влиять на поступки и телодвижения Малковича и внушать ему мысли о перемене карьеры. И тогда средствами масс-медиа (а как же еще?) с участием голливудских звезд Брэда Питта и Шона Пенна и по инициативе Максины, новой подруги-вдохновительницы героя, перед многомиллионной аудиторией разыгрывается спектакль о повороте большой актерской карьеры Малковича. То есть в телевизорах плещется большой документальный телефильм о преображении Джона, в газетах оглушительно вопят заголовки, в сердцах поклонников закипает новая большая любовь.

А тем временем слегка отстраненные зрители самого Спайка Джонза забавляются, наблюдая, как в новейшей американской версии сказки про Буратино традиционный марионеточный театр исчезает под напором срежиссированной реальности. В общей режиссуре заметны следы вмешательства сексапильной, богатенькой и везучей авантюристки. В амплуа Буратино здесь блещет женщина, ищет приключений и в финале каждого пускается в следующее.

Из пункта М в пункт Ж

И я говорила… Я говорила Максиму Смагину, что теперь Буратино — женщина. Знаю, что подобные шутки — небриты, но мода на них не проходит, пока исключения не становятся правилом. А правило будет таким: Все, кто пускаются в проказы и авантюры и переворачивают всё с ног на голову, превращаются в женщин .

Возьмем, к примеру, последний фильм Кевина Смита «Догма». В нем рассказывается о том, как Бог любит шутить, поощряет масскульт и вносимые им поправки в Святое Писание, а также проповеди на жаргоне и рэпе. Все эти чудачества — верные симптомы того, что к финалу Он окажется женщиной. Остается досмотреть и убедиться.

Или Пелевин? Сами знаете, что он пишет. Так вот, месяц назад я обнаружила на гельмановском сайте чей-то текст о том, что Пелевин — женщина. И не удивилась, и поделом , — подумала, хотя аргументация и не была убедительной.

Добавить комментарий